Иду себе по Приморскому, никого не трогаю. Стайка подростков и вообще почти детей поет о любви к Иисусу. Понятно, что сектанты. Поют неплохо и с душой.
Капля времени у меня есть, останавливаюсь послушать, изучаю вид на море. Минут через пять боковым зрением замечаю хрупкое дитя, довольно-таки решительно топающее в направлении моей одинокой персоны. Все ясно, очередной ловец душ. Правда, совсем юный. И нем особенно умелый. В этот вечер я добрая, я поддерживаю разговор, хотя песни об Иисусе мгновенно теряют свое очарование.
Дитя интересуется, как я отношусь к тому что происходит в стране, получает прозрачный намек на то, что такие вещи посреди улицы с незнакомцами не обсуждаются, и с трогательной торопливостью переходит к животрепещущему вопросу веры. У меня спрашивают, верю ли я в Бога и каким именно способом это делаю (праведно или как бесы веруют). Приходится объяснить ребенку, что с бесами я не общаюсь и об особенностях их веры, если таковая имеется, не осведомлена. Дитя пыхтит и сопит, старается объяснить заблудшей душе (то бишь мне, естественно) тонкости бесовского мировоззрения, интересуется, откуда я вообще забрела в Одессу, оказывается, что мы обе родом из Бессарабии, из соседних районов. Соседи… Смешно.
Меня пытаются куда-то пригласить на выходных, и я совершенно правдиво отвечаю, что не могу, потому что еду к маме, в ту самую родную, прокаленную солнцем, тонущую в пыли Бессарабию. Мое свободное время закончилось, пора сматываться. Юный неуклюжий ловец душ остался ни с чем, его сети пусты, ему нужно еще долго учиться жить, затаившись над пропастью во ржи, в ожидании кого-то достаточно беззащитного и одинокого. Самое смешное состоит в том, что мне в тот вечер действительно было тоскливо, грустно и просто паршиво. Мои мысли действительно искали Бога. Но почему люди умудряются все испортить?
Капля времени у меня есть, останавливаюсь послушать, изучаю вид на море. Минут через пять боковым зрением замечаю хрупкое дитя, довольно-таки решительно топающее в направлении моей одинокой персоны. Все ясно, очередной ловец душ. Правда, совсем юный. И нем особенно умелый. В этот вечер я добрая, я поддерживаю разговор, хотя песни об Иисусе мгновенно теряют свое очарование.
Дитя интересуется, как я отношусь к тому что происходит в стране, получает прозрачный намек на то, что такие вещи посреди улицы с незнакомцами не обсуждаются, и с трогательной торопливостью переходит к животрепещущему вопросу веры. У меня спрашивают, верю ли я в Бога и каким именно способом это делаю (праведно или как бесы веруют). Приходится объяснить ребенку, что с бесами я не общаюсь и об особенностях их веры, если таковая имеется, не осведомлена. Дитя пыхтит и сопит, старается объяснить заблудшей душе (то бишь мне, естественно) тонкости бесовского мировоззрения, интересуется, откуда я вообще забрела в Одессу, оказывается, что мы обе родом из Бессарабии, из соседних районов. Соседи… Смешно.
Меня пытаются куда-то пригласить на выходных, и я совершенно правдиво отвечаю, что не могу, потому что еду к маме, в ту самую родную, прокаленную солнцем, тонущую в пыли Бессарабию. Мое свободное время закончилось, пора сматываться. Юный неуклюжий ловец душ остался ни с чем, его сети пусты, ему нужно еще долго учиться жить, затаившись над пропастью во ржи, в ожидании кого-то достаточно беззащитного и одинокого. Самое смешное состоит в том, что мне в тот вечер действительно было тоскливо, грустно и просто паршиво. Мои мысли действительно искали Бога. Но почему люди умудряются все испортить?